Ей снилась смерть [= Праздник смерти ] - Нора Робертс

– Рождество для меня – всегда как гвоздь в заднице, – откликнулась Ева и бросила команде медэкспертов: – Вы закончили? Тогда давайте-ка ее перевернем, прежде чем тело упакуют.

В том, что убитая была изнасилована, сомнений не оставалось. Причем изнасилована с особой жестокос­тью. Продолжая осмотр тела, Ева обратила внимание на яркую татуировку на плече.

– Глядите-ка, похоже, свежая, – пробормотали она. – Пибоди, снимите это на видеокамеру, прежде чем уйдете отсюда.

– «Моя единственная любовь», – прочитала Пибоди надпись, алевшую на белой коже, и сложила губы сердечком.

– По-моему, временная татуировка. – Ева накло­нилась так близко к телу, что едва не прикоснулась но­сом к плечу убитой. – Наложена совсем недавно. Надо проверить, где ей ее делали.

– Куропатка на грушевом дереве, – неожиданно произнесла Пибоди.

Ева выпрямилась и недоуменно вздернула бровь.

– Что?

– Заколка. Я говорю про заколку в ее волосах. Пер­вый день Рождества. – Поскольку Ева продолжала смот­реть на нее непонимающим взглядом, Пибоди тряхнула головой и пояснила: – Это старая рождественская песня, лейтенант. «Двенадцать дней Рождества». В ней поется о том, что парень каждый день дарит своей единственной любимой что-то новое, и в первый день это – куропатка на грушевом дереве.

– Дурацкий подарок! На кой черт кому-то нужна птица на дереве? – проворчала Ева, но внутри у нее шевельнулось какое-то непонятное предчувствие. – Будем надеяться на то, что эта женщина была действительно «единственной любимой» того парня, который все это сотворил. Отправляйтесь за видеокассетами системы наблюдения. И скажите санитарам, что можно ее упаковывать.

Ева подошла к телефону с автоответчиком, стояв­шему возле кровати, и, пока выносили тело, получила информацию обо всех звонках в течение последних суток. Первый из них поступил восемнадцать часов назад. Ева прослушала запись разговора. Это была весе­лая, ни к чему не обязывающая болтовня между жер­твой и ее матерью. Ева слушала и представляла смею­щееся лицо этой женщины, невольно думая, как оно будет выглядеть, когда ей позвонят и сообщат, что ее дочь мертва.

Помимо этого, на пленке оказался лишь один раз­говор, причем звонила сама Марианна.

– Симпатичный парнишка, – промурлыкала Ева, слушая приятный мужской голос.

Погибшая называла его Джерри или, сокращен­но, Джер. Наверное, любовник. А может, тот самый? Ее «единственная любовь»?..

Ева вынула пленку с записью разговоров, запакова­ла ее и сунула в сумочку. Затем в шкафчике под окном она нашла дневник Марианны, ее мобильный телефон и записную книжку. Остатки одежды, аккуратно сре­занной с жертвы, которые беспорядочно валялись на полу, была собраны и упакованы в пластиковые мешки. Теперь они перешли в разряд вещественных доказа­тельств.

В квартире снова царила тишина.

«Наверное, она сама впустила его, – размышляла Ева. – Сама открыла ему дверь. А может, они пришли вместе? Накачал ли он ее наркотиками? Вскрытие по­кажет, присутствует ли в крови убитой какая-нибудь за­прещенная гадость».

Пока было ясно одно: в спальне убийца связал ее, привязал запястья и лодыжки к каждому из четырех углов кровати, распяв женщину, как шкуру, предназначенную для выделки. Затем он срезал с нее всю одеж­ду – аккуратно, не торопясь. Нет, он наверняка не на­ходился в состоянии аффекта – бешенства, неконтро­лируемой ярости или даже непреодолимого сексуаль­ного голода. Он действовал обдуманно, расчетливо, по заранее составленному плану. Затем он изнасиловал свою жертву: сначала – обычным путем, затем – са­дистским. Она была полностью в его власти. Он же был всемогущ.

Женщина, наверное, сопротивлялась, кричала, мо­лила о пощаде. А он наслаждался этим, впитывая в себя каждый звук с жадностью измученного жаждой челове­ка, который добрался до воды. Все насильники тако­вы – это она хорошо знала. Ей пришлось сделать не­сколько глубоких вдохов и резких выдохов, чтобы успо­коиться, поскольку разум, помимо ее воли, метнулся на много лет назад, в прошлое, туда, где был ее отец.

Запретив себе думать об этом, Ева продолжала вос­станавливать картину происшедшего. Удовлетворив свою похоть, убийца стал душить, завороженно глядя, как выкатываются из орбит глаза. После этого он при­чесал убитую, наложил косметику на ее лицо, «укра­сил», обмотав тело новогодней гирляндой. Кстати, о за­колке. Принадлежала ли она жертве, или он принес ее с собой? Хотела ли она удивить его своей новой татуи­ровкой, или он сам выколол ее на уже мертвом теле?

Ева переместилась в ванную комнату, что находи­лась по соседству. Белый кафель сверкал, как лед, а в воздухе витал едва уловимый запах какого-то чистяще­го средства. Ева решила, что, когда преступник покон­чил со своим страшным делом, он все здесь подчистил. Вымылся сам и протер все дезинфицирующим средст­вом, чтобы не осталось никаких следов.

«Что ж, – подумала Ева, – всех следов тебе все равно не уничтожить, как ни старайся. Тебя может вы­дать один-единственный волос с твоего лобка, оставшийся на жертве. Я достану тебя! Хотя бы во имя мате­ри этой нечастной, с которой они смеялись, болтали, обменивались рецептами пирожных, строили планы на рождественские праздники…»

– Лейтенант!

Оглянувшись, Ева увидела Пибоди, которая стояла посередине прихожей.

– Что еще?

– Я достала видеозаписи камер наблюдения, уста­новленных в холле. Двое полицейских, как вы приказа­ли, опрашивают жильцов.

– Отлично. – Ева потерла лицо ладонями. – Опе­чатайте квартиру. Все вещественные доказательства – немедленно в главное управление. А я должна сооб­щить о случившемся родственникам убитой. – Она за­кинула на плечо сумочку. – Вы правы, Пибоди, денек действительно начался погано. Хуже не бывает.

– Вы проверили того парня, с которым погибшая разговаривала накануне смерти?

– Так точно, лейтенант. Джереми Вандорен. Про­живает на Второй авеню. Бухгалтер. Работает в компа­нии «Фостер, Брайд и Рамси», что на Уолл-Стрит. – Пибоди бросила быстрый взгляд на страницу лежавше­го перед ней блокнота. – Разведен. В данный момент одинок. Возраст – тридцать шесть. Я видела его фото­графию – весьма привлекательная особь мужского пола.

– Хм-м-м… – Ева вставила пленку с записями камер наблюдения в свой настольный видиоаппарат. – Поглядим, не нанесла ли эта особь вчера вечером визит вежливости своей подружке.

– Принести вам кофе, лейтенант?

– Что?

– Я спрашиваю, не хотите ли вы кофе.

Ева, прищурившись, вглядывалась в экран.

– Если вам хочется кофе, так и скажите, Пибоди, – не отрываясь, откликнулась она.

Пользуясь тем, что лейтенант ее не видит, Пибоди театрально закатила глаза и скорчила гримасу, которая должна была изображать покорность судьбе.

– Да, я хочу кофе.